знаете, бывает такое. когда посредь ночи темной вдруг осеняет гениальной мыслью, или стихом, или даж романом целым (а чем черт не шутит?) и вот....проснулась, и на ходу продирая глаза, ползешь в поисках ручки и бумажки... вот поделится хоцца. можно я немного попостю? изначальный вариант: когда мы умираем, над нами гаснут звезды, и ветер гонит тучи, дыханье леденя, становится так тихо, что слышно очень просто предсмертное хрипенье убитого коня... когда мы умираем, взрываются планеты, блестнув межзвездной пылью в небесной пустоте. они возникнут снова - зеленые, живые... без нас - опять прекрасные, но все-таки - не те... когда мы умираем, меняют лик созвездья, и новыми глазами глядят издалека, и в этом новом мире сжимается Вселенная до тоненькой травинки у мертвого виска.
и мню осенило англицким вариантом ночью: when all of us are dying, the stars begin to weaken, the wind is blowing clouds, and breath becomes so cold, the silence is so bare, that one can even listen the horse's dying rattle that thunders in the world. when all of us are dying, the planets are exploding, with sparkles in the dark sky, with ashes in the sun. they will become much better, so vivid and involving, so bright, so green, so shining...but not like that, the one... when all of us are dying, the constellation changes, and watches from horizon? indifferent, alas! and in the world of nothing the Universe compresses on temple of a deadman into a blade of grass.
если кто вдруг не знает английского, то это фактически дословный перевод.... оч хотелось поделиться...
Ага, прелесть какая песенка. Только исполнять её надо мерзким гнусавым голосом. Для пущего кайфу. Кстати, в том варианте, который я слышал, было: "а за деревом дерево, а за деревом - лес! "
А скажите мне, славные Сверкающий Лисёнок и Мяукающая В Ночи, пошто перестали вы баловать нас отрывочками из своих нетленок? Али музы в отпуск засобирались, на буржуйских песках валяться?
Anima clamant. Лишь шорох шин по мокрому асфальту... Где цвет дождя становится невидим, Где сердца стук умножен многократно И пульс отсчитывает наши годы, Мы таем здесь, среди снегов бесцветных, Среди лесов из камня и бетона, Нам видно то, что тень отбрасывает в свете, и звон ключей, на звон меча похожий, Терзает души, опоздавшие на годы. Нам снятся горы, города и реки, Не-черные от бытовых отходов, И небо снится бледно-голубое, И крылья сильные орлов, парящих в выси. Мы дети, опоздавшие навеки, Мы строим счастье в мире иллюзорном, Мы верим в сказки в мире без надежды, Но почему мы родились не в ту эпоху, Не скажет ветер, мертвый от удушья, Не скажет дождь, несущий только холод, Цветок не скажет, выросший на камне.
вот собссно почему я Серебро, вернее, стих написала когда-то специально чтоб глупых вопорсов не задавали. Серебро и все. В предсмертном движеньи застыла ладонь, И пальцы дрожат на эфесе, В стрелу превратился послушный огонь, Но мир мне становится тесен.
Был явным смертельный, увы, перевес Врагов, что, как смерч, подлетели. Обителью смерти стал Нарнийский лес. Не воин, кто умер в постели!
Мой бой неизбежен. Один на десяток, Мой меч пропитается кровью. И сыплются искры с кольчужных перчаток - Железо ковали с любовью.
Подводит кольчуга - смертельная рана Буквально сбивает с коня. Залитая солнцем и кровью поляна, Как мать, принимает меня.
Враги перебиты, но жизнь на исходе. Я дралась не за зло и добро - За себя. И еще что когда-то в народе Дочерей в честь меня назовут СеребрО.
А пока пусть заклятий огня стрелы - спицы Пролетают над замковой крышей, Ведь когда ты прискачешь на зов мой, о рыцарь, Я, конечно, тебя не услышу. (23.02.04)
а вот это не мое, но у меня в душе что-то просыпается и , сонно переворачиваясь, вздрагивает, когда читаю.. Здравуствуй, путник! Слышишь - ветер свищет... Нас с тобой давно никто не ищет. Нас с тобой давно никто не помнит. Ночь темна, усталый мир огромен... Я иду и млею от испуга: Бьется ль сердце под твоей кольчугой? Я с тобою - хоть в костер, хоть на кол! Слышишь, путник? Странно, ты заплакал...
раскричались к рассвету вороны, мелкий дождь умывает нам лица. здесь - последний рубеж обороны, догорают руины столицы, сизый дым поднимается к стенам, замер лес, будто он что-то прячет, превращаются в пепел поленья... выстрел, свист - и стрела из предплечья, как пиявка, сосет твои силы. разгорелся рассвет над Заречьем, полыхает закат над могилой. высыхают бумажные мысли, замолкает души моей лира, я иду по асфальту под выстрел в Царство Осени - четверть мира.
there're lots of doors, you know that, of glass, of wood and metall, they open by a single touch and close with heavy thunder. but in the very moment you need them for your lifesake there's no one that can suit you, where are they - l don't know. but when you want to come back, just call me - l will know that, just enter one of millions - l'll meet you there at once.
Ой. Ну мне даже стыдно. Тут нам Сверкающая всякие роскошные душевности пишет, а вам понравилась простенькая развлекуха, левой задней ногой накорябанная за пять минут. Ей-богу, неудобно даже... Ну ладно. Сейчас я тоже поиграю в серьёзного поэта, с романтическими закидонами.
"Возмущается, плачет, волнуется дивное море... Как прекрасно оно, это море, в волненье своём!" Так сказал бы великий рапсод, достославный Гомер, Изложив восхищенье своё в древнегреческом стиле.
"Мореход, я спрошу тебя прямо. Вопрос мой несложен. Для чего кружат чайки над морем, тоскливо крича? Для чего в Карфаген привезли мёд, пшеницу и шёлк? Для чего тридцать лет вырастали ливанские кедры?"
"Понял я тебя, странник. Ты просто услышал зов моря. Мы построим корабль. Высоки его будут борта. Пусть трепещут его паруса, пусть урчит его дизель. И совсем не случайно его назовём мы "Арго".
Совершим приношение в храме семейству Нерея, Соберём по тавернам команду таких же, как мы. Старый Костас, родившийся в море, у нас станет кормчим. Как таверна, с рождения море знакомо ему.
Мы наполним диковинным грузом просторные трюмы: Палисандр, махагони, бакаут, сандал, эвкалипт, Также пряности, те, что в шкатулках тончайшей работы Рядом с кипами шёлка и бочками с кипрским вином.
Альбатросы укажут нам путь и мы выйдем с рассветом Бороздить рябь морскую, поля Посейдона пахать. Весь маршрут наш изложен в созвездиях бархатной ночи. Мы плывём, потому что плывём. Ибо хочется плыть..."
Эге-ге-гей! Ну и где наш Сверкающий, Блестящий и Переливающийся Лисёнок? Что-то она какие-то разговоры о свадьбе заводила... Не иначе, всё путём. Иначе с чего бы она к нам не заглядывает, умных вещей не рассказывает, красивых стишков не выкладывает? Может отзовётесь, Серебряная?
это из довольно-таки старого, сидела в буфете между парами, написала
Квадраты истертого в танце паркета; Мы в зале танцуем последнее танго. Мы вместе танцуем последний раз в жизни… Звенят на запястьях златые браслеты. Сгорят и исчезнут в подсвечниках свечи, И сном обернется наш танец прощальный. У сказки у этой конец был печальный: Потухли огни, и закончился вечер. Мы вместе пройдем сквозь дверей анфилады, Пусть ночь нам таинственно звездами светит, Пусть ветер нам дождь принесет на рассвете… Плач неба нам будет за танец наградой. Закроются к утру пустые танцзалы, И солнца лучи зазвенят, словно струны. Поступки случайны, и мысли безумны, А я все кружусь в свете звезд запоздалых. Мы вместе последний раз в жизни танцуем, - Так просто сказать и так трудно поверить… Как просто – любовь шагом танца измерить! Как трудно – увы – но конец неминуем.
Постель разобрав, я сажусь у камина, Смотрю на огонь и играю с собакой. Луна за окном освещает долину, Покрытую снегом, следами и мраком.
И прячется тьма на окраине леса, И воют на небо голодные волки, И хочется быть мне прекрасной принцессой, И хочется принца, красивого только.
И хочется сказки, рассказанной в полночь, И злых колдунов, и коварных драконов… Отважных героев, спешащих на помощь, И бьющих врагов, что чинят им препоны.
Чтоб слушать рассказ, замерев от восторга, И в кресло от страха вцепиться руками… Потом улыбнуться – до ‘утра недолго И пляшет в камине веселое пламя…
Полоска на небе горит алым цветом. Собака скулит и зовет меня с нею Навстречу герою, коню и рассвету. Я жду у порога, да, я ждать умею.
так, набросок, навеяннный осенним настроением за окном и вообще...
У твоих роз опадают лепестки. С деревьев опадают листья. В моей душе тоже что-то опало. И я думаю, что это осень. И я мерзну даже под пледом, Я мерзну в твоих объятьях. Я стучу зубами, как пальцами по кнопкам. Мне кажется, нужно что-то менять. Я устала собирать постель утром, И устала разбирать ее вечером. Я бы могла спать целый день, Но ты скоро придешь, и будет ужин. И я буду снова улыбаться, И прятать под макияжем трупные пятна, И буду блистать на приеме, Разодетая, как новогодняя елка. И никто, никто не догадается, Что с деревьев опали листья, Что я мерзну в твоих объятьях, И улыбаться все время – больно. Я пойду прощаться с гостями, А ты, будь добр, помой посуду, Потому как люди должны подумать, Что в нашей семье все в порядке. Когда уснешь, я выйду из дома, Приклею отвалившийся ноготь, Пойду говорить с подругой, Нас вместе в ЗАГСе добивали.
Looking in the sky, playing the guitar, Lying on the bank of the slowest river, I will think of you, of the day and night, And I’ll know that we should part. This is not my fault, I’m not blaming you. Lying on the bank of the slowest river, I just think of us, of all that we could do, But I know it’s over soon. Say ‘farewell’ to me, I will kiss your cheek, That’s okay – we promise to be friends, And I know – some day you will dial my phone, But that time I will be apart. I’ll be so apart. Wandering the steep, walking in the moon, Changing faces four times in a year, I just think of us, of all that we could be, May be I’ll confess of the mistake I’ve done.
кусочек из кусочка, как всегда все недописанное, ждет...
Иногда я думаю, что жизнь прекрасна. А иногда, когда стены ползут друг к другу, и кажется, что потолок вот-вот упадет и прихлопнет тебя вместе с телевизором, мне хочется исчезнуть. Я подошел к огромному, во всю стену окну, попытался его открыть, но рамы не поддались, но вот если как следует ударить чуть выше ручки… Серое, черное, белое… Передо мной крутился белесый грязный снег. Я сделал шаг навстречу ветру, шаг, еще один, и последнее движение вперед… Я летел вниз, и с каждой секундой все быстрее, быстрее двигался асфальт. Метров пять до него осталось, когда я вдруг остановился. Мое тело стало вдруг невесомым, я прогнулся и взмыл вверх. Ветер зашептал мне что-то в уши, но я не слушал, я наслаждался свободой. Потом я немного погулял по крышам, нарочно наступал на самый край, но страха высоты не чувствовал. Потом я долго ходил по главному парку, гонял голубей, но они, по-видимому, меня не видели, а вот пестрая кошка остановилась, выгнула спину и потерлась о ноги. Я частенько приносил ей мясные обрезки. Зима приближается с каждым днем, и мне захотелось слетать куда-нибудь на юг. Пожалуй, в Европу. Не хочешь со мной?
Серебро Вы очень талантливая девушка! И, должна сказать, в своем стремлении оставить нынешнюю работу, по-моему, Вы абсолютно правы. Ваше призвание находится несколько в другой сфере деятельности.
Отправлено: 18.02.07 23:55. Заголовок: это отрывок из романа, но вполне сойдет за нечто самостоятельное...
Человеческому существу страх смерти свойственен от природы, нам с детства внушают ценность жизни и священный трепет перед ликом вечности. Еще говорят, есть особый запах смерти. Я всю жизнь скептически относилась к таким вещам, считая их не более чем легендой, глупыми детскими страшилками и байками бывалых патологоанатомов. Страха смерти, как оказалось, нет, а вот пресловутый ее запах существует, и сладковато-кислым осадком ложится сейчас где-то в глубине горла. На моих джинсах кровь. И моя, с примесью золота, и чужая. Я стою в луже этой крови и смотрю, как пропитывается и темнеет красивая фактурная ткань моих брюк. Мелкая дрожь начинается с кончиков пальцев руки, через двадцать секунд меня уже колотит в сильном ознобе. У меня очень болит левый бок, по-видимому, от сильного удара у меня треснули ребра. Нужно найти телефон, вызвать стражей, врачей, зафиксировать смерть, получить печать на запястье, подписаться о невыезде, нужно что-то делать. Нельзя стоять, как столб, над тремя телами и задыхаться, тут кровь… Алая, алая кровь… Она везде. Мелкие капли блестят на стенах, блин, как они давят! Алая кровь застилает глаза, они болят, их хочется закрыть, закрыть навсегда и уснуть.… Уснуть сладким-сладким сном, спать долго, не просыпаясь… никогда. Я обернулась. Цирел лежит на балконе. Он хотел отдышаться, хрипел, стонал, полз к воздуху, и на сером линолеуме оставались длинные темные следы. … Я стояла недалеко от окна и смотрела, как последний подонок отплевывался, как разворачивался и, дружелюбно улыбаясь, вытаскивал из сапога тонкий длинный кинжал. Как банально – нож из сапога! Как нарочито медленно он вытягивал руку для броска, так же, скотина, он падал грудью на меч Ция… Мой друг уже не дышит, сердце давно остановилось, и кровь вытекла. До сих пор в ушах его крик – вправо! Вот потому я отделалась только распоротым бедром. Я стою возле окна, меня бьет крупная дрожь, телефон лежит в сумке в прихожей, идти-то метров десять, не больше, но я точно знаю – я не дойду, чуда не случится, машина стражей случайно не появится на окраине Старого Города. Чудес не бывает, это я поняла тогда, когда брата увозили после такой же бойни, как сейчас. Голову пришить можно, но человек с такой травмой выживает только чудом, а их нет. Я когда-то думала, что умирать – страшно, больно, холодно. В детстве я представляла свою пафосную смерть довольно часто, особенно когда меня наказывали, мне хотелось умереть, чтобы родители все поняли, пожалели о моей загубленной душе и долго плакали над моим бренным пятилетним телом. В подростковом возрасте мне хотелось умереть еще чаще, но уже из протеста против несправедливости мира, вроде как в другом мире все намного лучше. Вспоминаю, и смешно становится от собственной глупости. Но вот когда сидишь, упираясь спиной в батарею, крепко прижимаешь рукой к бедру разорванные джинсы, а кровь пульсирует и не думает останавливаться – у меня перерезана артерия – то понимаешь, что вот она, смерть, и никакая не костлявая, и лицо у нее вполне человеческое, и глаза внимательно смотрят в твои, губы что-то шепчут, но я уже ничего не слышу, меня обволакивает мягкое золотистое тепло…
Я снова в лесу. Я могу это понять без глаз, ушей и носа, я уже научилась чувствовать и даже определять, в какой именно части я стою, какие деревья меня окружают, как называется трава, которая сейчас пробивается через опавшие листья, что за птица раскачивает ветку. Нифль пытался научить меня многим вещам, он говорил, что нужно дышать, как лес, нужно слышать, как деревья, нужно видеть, как облака. Он говорил когда-то, что у меня все получится, нужно только захотеть и освободиться от чего-то. Чтобы стать частью нового, нужно перестать быть частью старого. «За все нужно платить, - говорил Мастер, - и за свою жизнь мы часто платим чужой смертью». Я поворачиваюсь к солнцу спиной и иду, я не знаю, почему я делаю именно так, но что-то внутри меня твердит, что так правильно, и я подчиняюсь. Через некоторое время я выхожу на трассу, самую настоящую, с асфальтовым покрытием и белой разметкой на четыре полосы. - Привет, решила принять предложение? Я поворачиваюсь, услышав за спиной знакомый голос. - Какое? – Я растерянно улыбаюсь Нифлю. - Остаться.… Теперь тебе некуда возвращаться. - Что значит… некуда… Я … - Я медлю, как-то не получается сразу произнести, не укладывается это у меня в голове – ведь я говорю, дышу, думаю – cogito ergo sum как-никак! - Ты умерла. – Он сказал это так просто и буднично, словно каждый день сообщает кому-то эту радостную новость. - Но я не хочу! Я ведь могу что-то сделать! Или… - Или нет, - говорит он, садится на обочину и раскуривает трубку. – Желания закончились - рыбка золотая сдохла. - Меня передернуло от такого сравнения. - А, думаешь, Цирелу хотелось умирать? Я опустила глаза, мне нечего было ответить. Пока я сидела на полу там, в квартире Старого Города, я не могла понять, почему он пошел в последний момент против своих, подставляя себя под удар, защищая меня из последних, как ни громко это звучит, сил. Сейчас все стало как-то просто и понятно, все встало на свои места. Нет настоящих друзей, есть те, кого ты считаешь друзьями. То же и с врагами, жизнь – сложная штука, и ты не знаешь, какой стороной она повернется к тебе сегодня. И вообще, вдруг подумала я, зачем нужно делить людей на группы, причислять их к каким-то категориям, объединять их под понятиями, зачем мы постоянно усложняем себе жизнь миллионами условностей? Но с другой стороны, разделив все по коробочкам, расставив коробочки по полочкам, мы сами для себя создаем некую иллюзию порядка, нам очень нравится чувствовать себя могущественными, ведь нам кажется, что мы управляем своей жизнью. Каким же все это кажется глупым, мелким и бессмысленным, когда у тебя пытаются отнять жизнь, и как отчаянно ты цепляешься за любую соломинку, за подол человека с косой, со скальпелем, или с мечом, да какая собственно разница – кто отнимает у тебя жизнь? Я присела на траву рядом с Нифлем, попросила у него трубку, затянулась и отдала обратно – табак был слишком крепким и с добавлением каких-то трав, мне не понравился. Так мы и сидели около получаса, он курил, я молча смотрела перед собой. Когда проходит первый эмоциональный всплеск, а за ним второй, третий и четвертый, сознание наполняется безразличием, тягучим и всеобъемлющим. Не хочется больше никуда бежать, не хочется ничего делать. Все, чем я жила, о чем мечтала, отныне потеряло смысл. Наверное, человек умирает не тогда, когда останавливается сердце и мозг прекращает работу из-за отсутствия кислорода. Смерть приходит заранее и потихоньку стирает все, что связывает его с жизнью. У меня рвутся последние нити. - Чего нового? – Конечно, вопрос был глупый, но молчание уже стало раздражать. - Да так, - со вздохом сказал Нифль и выпустил кольцо дыма. - Откуда дорога? - С севера. – Таким же бесцветным голосом, в тон мне ответил он. - Мы по-прежнему у тебя дома? - Да. - А дорога тебе зачем, ты же в лесу живешь? - Захотелось – вот и появилась. Снорри захотелось. - Это кто? - Хозяин Зимы. - А… - протянула я. – Понятно… Есть еще хозяин Лета и Хозяин Весны? - Нет, у Лета есть Хозяйка. - И ты со всеми общаешься? - Нет, только со Снорри. - Почему? - По кочану. - Ты чего-то не в настроении? Он отмахнулся, вытряхнул трубку, постучал ей по асфальту, набил свежим табаком и раскурил. - Думаешь, мне сильно весело оттого, что ты сейчас лежишь там, мертвая, батарею подпираешь? Скажи, зачем ты полезла во всю эту заваруху? Чем тебе не сиделось дома спокойно? У тебя работа, книга недописанная.… Теперь вот половина того, что должно было случиться в будущем, не произойдет. Скажи, на кой тебе Редан сдался? Что за современный детектив? Обкурился парень, вышел к окну подышать, вывалился. Все, никакого криминала. - Он ко мне приходит.… Зовет с ним… - Ага, и ты уши развесила, слушаешь, чуть сама не прыгнула с крыши? - Он – друг… - Наэль, он умер! Да кто угодно может к тебе приходить и называться Реданом! Мало ли желающих через тебя в ваш мир попасть? А где один, там и двадцать один. Пойдем к Снорри, чай пить будем. Нифль встал, помог мне подняться, я одернула джинсы, кстати, абсолютно чистые и целые, поправила пояс, сняла и выкинула в кусты кольцо для меча – зачем оно мне теперь? Мы шли не сказать, чтобы долго, но в какой-то момент лес по бокам дороги стал меняться, деревья – редеть, листья все чаще лежали на земле, а не на ветках, лужицы на обочинах блестели тонким льдом. Мы медленно, но верно приближались к зиме, как если бы начало октября за час стало серединой, потом концом ноября, и, наконец, декабрем. Холода не ощущалось, Нифль, по-видимому, тоже вполне удобно чувствовал себя в тонкой шелковой рубашке, плащ на плечах не имел никакого практического значения, так, скорее для красоты и завершенности образа. Снорри встретил нас возле приметного раскидистого дуба, на нижней ветке сидел филин. - Привет! – крикнул мужчина и помахал пухлой рукой, птица на дереве ухнула, приветствуя гостей. Снорри очень смахивал то ли на шведа, то ли на финна белой кожей, голубыми глазами и соломенно-светлыми волосами. Одет он был в вязаный свитер с оленями, толстые штаны и теплые сапоги, очень похожие на оленью шкуру. Нифль по сравнению с ним был загорелым жителем юга, хотя где уж под осенним солнцем загорать. Меня представили, я сделала книксен и улыбнулась. Потом мы долго пили чай с вареньем из очень зимней ягоды клюквы, мужчины курили на крыльце, я ходила вокруг дома и от скуки сбивала сосульки с крыши. В ответ на удивление Нифля о сосульках Снорри покраснел и смущенно признался, что они остались после последнего визита Хозяйки Лета. С такими приключениями я чувствовала себя Падчерицей из «12 месяцев», из начала весны в моем мире я попала в осень к Нифлю, а сейчас гуляю по зиме. Подобные ассоциации напомнили о незавидной участи моего тела возле холодной батареи, я тяжело вздохнула и села на крыльцо рядом с Хозяевами. Мы сидели дотемна, потом началась метель, и мы засобирались домой. Какие же разные у нас у всех понятия о доме! Для Нифля это его осенний лес, для Снорри – его заснеженные равнины, для кого-то дом - это большое двухэтажное строение на выезде из Нового Города, а для меня… для меня в какой-то момент дом перестал существовать. Есть квартира, где я жила, есть квартира родителей, еще есть дача … но нет того места, где сердце, куда хочется вернуться после работы, где тебя ждут… В какой-то момент все исчезло, а причина короткое слово из пяти букв – смерть. Да и не в этом дело, наверное. Просто некуда возвращаться, хотя и хочется, очень хочется. Мы шли в темноте по шоссе, и я спросила: - Нифль, скажи, вот хотя бы теоретически я могу вернуться обратно? - Я тоже хотел поговорить об этом. Вернуть тебя, в принципе, можно, но… - Что? - Ты помнишь наш спор? - О врагах и друзьях? - Да. О капле крови настоящего друга и настоящего врага. - Ты оказался прав. Я не смогла, и, наверное, нельзя найти хоть каплю такой крови крови. - Да, с Эмильей все было просто, а вот Цирел, кто бы мог подумать… - Ты все видел… - я уже не спрашивала, я просто сказала. - О, это было очевидно. Но не забывай, ты не выполнила одно из условий твоего дара, и поэтому мне придется его забрать, только это не так-то просто, поэтому я его немного изменю, - Нифль остановился у дуба, где начиналось Царство Осени, переступил границу, отвернулся от меня, прошептал, - извини… Поднялся очень сильный холодный ветер, луна над землей Зимы мигнула и на минутку погасла, на болотах дружно завыли волки. - Извини, - еще раз повторил Нифль. – И попытайся понять, по-другому нельзя, здесь не я устанавливаю законы. Отныне все, что ты подумаешь, скажешь и напишешь, будет сбываться. Твое творчество обернется против тебя. Если хочешь вернуться домой и прожить еще несколько месяцев, то делай это сейчас, скорее, я не смогу долго отвлекать Его внимание. Я молча кивнула в знак согласия и благодарности. Мир снова поплыл передо мной, в глазах потемнело, возвращаться в свое тело на этот раз оказалось далеко не приятно - грудная клетка была туго перебинтована, дышать было сложно, ныла раненая нога.
Через полтора месяца, когда меня выписали из больницы, я снова пошла в оранжерею, девушка-флорист меня узнала, и вместе выбрали маленькую вечнозеленую елочку с мягкими иголками. Цирел любил, когда его звали Ци – на каком-то из языков Востока это означает «жизнь». Я посадила еще одно дерево в память о хорошем человеке – пусть душа Цирела живет в нем.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка да
слова как-то ен подбираются... не знаю, чаво написать. просто оч нравится и все тут! 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума